Естай создал свой, глубоко органичный индивидуальный стиль, а вершиной его творчества стала знаменитая песня «Қорлан»

Более тридцати лет назад я защитила в консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова в Ленинграде кандидатскую диссертацию «Профессионализм устной традиции в песенной культуре казахов». В то время для советской науки (особенно в Казах­стане) это была новая и довольно необычная тема. Мне предстояло доказывать не только во время защиты, но и в каждодневной работе в Алматинской (позже – Казахской национальной) консерватории им. Курмангазы, что казахская устная музыкальная культура представляет собой важное, серьёзное, классическое музыкальное искусство, которое может конкурировать с европейским по своей глубине и значимости, по своему художественному уровню.

Аргументом в доказательствах наличия профессионализма не могло быть просто голословное утверждение – «Это замечательное, великолепное искусство, я его люблю!» Начинать изучение профессионализма устной традиции в казахской музыке надо было со своей культуры, национального языка, разных региональных традиций.

Как оказалось, именно это было целиной в казахстанской музыкальной науке. На русском языке информации было крайне мало. На пластинках с записями кюев и песен, как правило, никогда не писали никаких пояснений, комментариев. Конечно, были музыкально-этнографические сборники Александра Затаевича и Бориса Ерзаковича, книги Ахмета Жубанова. Правда, узнать музыкальную традицию нацио­нальной культуры «в лицо», на слух – по книгам и нотам почти невозможно. Её знали только местные люди, знатоки и эксперты своей традиции. Других регио­нальных традиций эти знатоки обычно не знают.

Изучение казахской устной профессиональной или народно-профессиональной песни начиналось с исследования того, как жила традиция в обществе, как относились люди к своим музыкантам и певцам, к салам, серэ, акынам, исполнителям эпоса.
И, конечно, с того, каким было их материальное положение, – это первый и главный признак профессионализма. Ведь профессио­нал может получать материальное вознаграждение только в том случае, если он владеет вторым признаком профессионализма – мастерством, которое приобретается во время такой деятельности при условии обладания талантом и музыкальными, артистическими способностями.

Существовали чёткие признаки собственно музыкального, исполнительского профессионализма – умение владеть домброй, своим голосом, запоминать и передавать тонкие детали интонационного, мелодического, ритмического выражения, а главное – воспринимать и точно передавать композицию, строение песни. Все это обычные люди не могли делать, поэтому варианты высокопрофессиональных песен могли быть точно переданы только профессиональными исполнителями. В этом можно ещё раз убедиться, если посмотреть на нотные записи Кайрата Айтбаева в книге «Бір мысқал», которая была издана перед юбилеем классика казахской музыки Естая в 2018 году.

Нотировки песен Естая были сделаны народным артистом РК Кайратом Байбосыновым. Записи этих же песен, сделанные Борисом Ерзаковичем от самого Естая, с ними совпадают. Песни Естая были записаны в своё время Александром Затаевичем в его сборнике «1 000 песен казахского народа», Оренбург, 1925 год. В том сборнике их я насчитала 19. Они были сделаны от любителей музыки, к коим относился и Каныш Сатпаев, Каип Айнабеков. Эти варианты и не могли совпадать с оригиналами Естая, так как для их передачи снова требовался профессионализм – то есть комплекс умений, знаний и таланта.

Естай родился 155 лет назад в регионе, где уже давно к этому времени установились традиции профессионализма в песенной культуре. Творчество классиков аркинской традиции Биржан-сала и Ахана-серэ, Жаяу Мусы, пес­ни Буркитбая и Агаш-аяка – это богатая, насыщенная, экспрессивная социальная и звуковая реальность, в которой отчетливо прозвучал голос Естая, сформировалось, выделилось и засверкало его филигранное искусство.

Всем известно, что Естай учился у Биржан-сала, сопровождал в поездках Ақан сері. Весьма ощутимо также воздействие творчества Жаяу Мусы, который прославился не только бунтарской песней «Ақ сиса», но и яркими, классически совершенными и гармоничными «Хаулау», «Қоқаршын», «Гаухар-қыз», «Сурша-қыз».

Естай не стал вторичным, не стал дублировать достижения предшественников – великих певцов Арки. Он создал свой, глубоко органичный индивидуальный стиль, который напитан музыкальными соками народного и профессионального творчества Северного Казахстана, в котором не последнюю роль играет звучание его глубоких, бархатных, баритональных голосов (как у Кали Байжанова, Шакена Айманова, Ербола Айтбаева, например). Естай – автор таких замечательных, ярко самобытных песен, как «Сандуғаш», «Ақжалмаш», «Жай қоңыр», «Бір мысқал» и, конечно же, «Юран-ай».

Вершина творчества Естая – его знаменитая песня «Қорлан». Говорят, что он сочинил её в 20 лет. Если принять во внимание, что форма этой великолепной, масштабной песни представляет собой абсолютно новый музыкальный феномен в казахской культуре, новый уровень музыкального мышления, это значит, что Естай как композитор сложился чрезвычайно рано. Но возможно и то, что, когда Естай спел эту песню доктору искусствоведения Борису Ерзаковичу, это был все же результат его продолжительной работы над песней – ведь в течение многих лет он сочинял песни, где появлялись и отрабатывались интонационные и композиционные идеи, которые в «Қорлан» были объединены в сквозной, динамичной композиции.

Как показывает изучение вариантов песен, в исполнении профессионалов сохраняется не только конкретный интонационный облик, но и её композиционные особенности, то есть то, как строится песня, из каких частей она состоит. Именно композицион­ные особенности делают песню народно-профессиональной, в отличие от народных песен, которые всегда используют одну и ту же, достаточно простую форму. Сложное строение профессиональной песни осознается как одно из самых сильных средств музыкальной выразительности песенного искусства. Сохранение и точная передача исполнителем этого «проекта» позволяет в большей или меньшей мере приблизиться к воплощению авторского замысла.

Что же происходит в «Қорлан», чем так интересна форма этой песни? Почему мы говорим о её новизне?

Прежде чем перейти к самой песне, хочу напомнить, что вся казахская устно-профессиональная песенная классика (за редчайшими исключениями) отталкивается от формы и норм музыкального оформления народной песни қара өлең – массовой лирической бытовой песни, всем доступной и широко распространенной. Народно-профессиональная песня также использует мелодические и ритмические средства, выработанные в народном песнетворчестве. Но постепенно развиваясь, благодаря профессиональному характеру деятельности певцов, традиционная песня все дальше отходит от «матери-прародительницы» – қара өлең. У неё появляется своя история, своя судьба. И, наверное, поэтому, спустя более чем сто лет, в устной истории казахской музыки сохраняются её шедевры.

И ещё одно сравнение устно-профессиональной песни с қара өлең. Простая народная песня қара өлең, как правило, связана не только с общением людей между собой (песней могут быть выражены самые разные информативные ситуации). Её основная тема – чувства людей: дружба, иногда намеки на нежные любовные переживания.

В народно-профессиональной песне тема любви особенная. Она главенствует здесь как истинная госпожа, о любви здесь поют во весь голос. Восторг, восхищение красотой любимой, почти гимническое прославление любви, чувственная страсть и умиление – весь диапазон эмоций, все их богатство безраздельно царят в этом прекрасном мире песни.

В «Қорлан» Естая тема любви – огромной, бесконечной, глубокой – выражена особыми средствами. Естай не пользуется здесь такими распространенными интонациями, которыми поют о любви в песнях «Гаухартас», «Қарғам-ау», «Наз қоңыр», «Ғайни», «Қарқаралы». Здесь они как нельзя лучше выражают светлую, нежную, возвышенную и вдохновенную любовь.

Начало песни построено на плачевых интонациях жоқтау, они скупые, сдержанные, повествовательные. Музыка уже одной первой строки песни содержит в себе основную мысль – повествование об утрате любимой, печальное и мудрое осознание потери.

Первый припев песни снова построен на тех же звуках, что и запев, но теперь характер музыки другой – он стал более решительным и настойчивым. Благодаря незначительному изменению ритмики и акцентов, поменялось, чуть-чуть светлее стало настрое­ние. Как будто зарядившись силой и энергией от повторения этого хода, мелодия поднимается выше к кульминации на верхней тонике. И снова сникает в печали, точно повторяя последнюю строку, кадансовую формулу куплета.

Начинается второй куплет пес­ни, но он звучит не полностью – нет первых двух строк. Второй припев песни начинается так же, как первый, но разворачивается совсем в другом направлении. Чувство Естая как бы обретает крылья. В нём – кульминация пес­ни. С этого момента мы слышим целое кульминационное «плато» песни на патетические слова Естая: «Ни во внутреннем, ни во внешнем Китае, ни в Египте, нигде я не найду подобной Қорлан!»

Кажется, что окончание песни тянется беспредельно долго. Это мелодическая волна, которая несёт с собой постепенно успокаивающееся волнение, истаивающие эмоции, понимание и принятие неизбежного.

Форма этого потрясающего произведения Естая, продолжая оставаться в своей основе песенной, пронизана как драматизмом, так и неотвратимой логикой мелодического становления. По сути, Естай в этом произведении вплотную подходит к выходу за пределы простой куплетной формы. Он строит непрерывную музыкальную форму сквозного строения, в которой высокие любовные чувства переплавлены в интонации. Это непрерывный поток интонационно-ладового «прорастания» и превращает повествование Естая в величайшую поэму о любви.

Сила музыки в том, что она может обобщать мысли и эмоции человека, в восприятии же музыкальные звуки, наделенные талантом или гениальностью автора этими чувствами, разворачивают своё бесконечно волнующее и трепетное содержание.