В Комитете по правовой статистике и специальным учетам Генпрокуратуры рассекречено 99% документов по массовым репрессиям в годы сталинского режима

– У нас практически нет ни одной семьи, которую не задели бы репрессии, – говорит док­тор исторических наук, член Государственной комиссии по полной реабилитации жертв массовых политических репрессий Георгий Кан. – И пока не будет реабилитирован последний безвинно пострадавший, мы не освободимся от груза вины. Как говорят казахи, «өлі риза болмай, тірі байымайды».

Как только Казахстан обрел независимость, этот вопрос, помнится, сразу встал на повестке дня.

– Да, об этом в начале 90-х заговорили громко, – продолжает Георгий Кан. – Но чтобы реабилитировать жертвы массовых политических репрессий, нужны подтверждающие документы, а они до последнего времени оставались засек­реченными. Поэтому, когда мы говорим о том, что, например, депортированные народы подлежат политической реабилитации, так как применение к ним такой меры, как насильственное переселение, было неправомерным, то наряду с ней должна проводиться ещё и юридическая реабилитация, чтобы исключить уголовную составляющую.

В архивах страны имеется немало фактов, которые надо тщательно изучать не только историкам, но и юристам. К ним, например, относятся восстания против коллективизации. В Казахстане того периода они вспыхивали свыше 370 раз.

На сегодня в Комитете по правовой статистике Генпрокуратуры 99% докумен­тов, которые хранились под грифами «секретно», «совершенно секретно» и т. п., рассекречены. Теперь открываются сотни тысяч материалов в архивах КНБ и МВД. Но многие из них вначале надо восстановить – реставрировать.

Но почему рассекречивание нельзя было сделать раньше? На этот вопрос Георгий Кан отвечает так:

– Не могли, потому что Государственная комиссия по полной реа­билитации жертв политических репрессий Указом Президента Казахстана Касым-­Жомарта Токаева была создана 24 ноября 2020 года. До этого попытки реабилитации шли на общественных началах. Правовых оснований, появление которых зависело от политической воли руководства страны, для этого не было.

– Не связано ли неполное рассекречивание архивов с тем, что этому препятствуют потомки тех, кто занимался репрессиями? – задаем ещё один вопрос.

– У нас есть Закон «О государственных секретах РК», – отвечает Георгий Кан. – В нём говорится, что материалы, связанные с массовыми политическими репрессиями, не подлежат засекречиванию, кроме тех, что имеют отношение к агентурным данным. Вот и получается, что, с одной стороны, разрешают полнос­тью открыть архивы, а с другой – запрещают. Понятно, речь здесь отчасти идёт о так называемых информаторах, сек­ретных агентах, ведь любое дело строилось на определенных сведениях.

Но теперь благодаря политической воле руководства страны этот замкнутый круг разорван, и мы имеем доступ практически к любым документам любой степени секретности – «секретно», «совершенно секретно», «особые папки», что позволяет провести скрупулезный юридический и политический анализ.

Поэтому и создана госкомиссия из 11 рабочих групп по разным категориям репрессированных – восстаниям, беженцам, военнопленным, депортированным, узникам Карлага, по декабрьским событиям 1986 года и так далее. Ни по одной из категорий нет каких-либо двойных стандартов, перед всеми членами комиссии стоит одна задача – восстановление исторической справедливости.

Сегодня рассекречены сотни тысяч документов, ставших основанием для реабилитации. Но архивная революция продолжается. Есть такое выражение – война не закончится до тех пор, пока не похоронен последний погибший на ней солдат, а в данном случае – пока не будет реабилитирован последний невинно пострадавший в период массовых политических репрессий.

– Казалось бы, все эти вещи очевидны, но когда мы начали изучать конкретные документы, то стали всплывать такие нюансы, когда люди подвергались нескольким степеням репрессий и депортаций, – рассказывает Георгий Кан. – Есть дело, к примеру, немки Гер­труды Децель. После того как она прошла все круги принудительной депортации, её отправили на нефтепромыслы в Гурьевскую область, затем осудили по статье 58-10 УК СССР. И когда епархия Карагандинской католической церкви начала процедуру причисления её к лику блаженных (беатификацию), то понадобилось представить документы в Ватикан, а они засекречены.

Церковь годами добивалась рассек­речивания, но все было безрезультатно, пока не появилась вышеназванная государственная комиссия. Мы, обратившись в прокуратуру, получили соответствующую документальную базу в считанные дни.

Но больше всего меня, как этнического корейца, поразила судьба национального героя нашего народа, борца за независимость Кореи от японской оккупации генерала Хон Бом До. В 1937 году он вместе с другими дальневосточными корейцами был депортирован в Казахстан, в Кызылорду. Здесь он работал в переселенном сюда корейском театре сторожем, жил, как и все, трудно и тяжело, и 5 октября 1943 года 75-летнего генерала не стало.

Позже в этом городе был открыт мемориальный комплекс жертвам полити­ческих репрессий, названный его именем. Когда в 2021 году состоялся визит Президента Казахстана Касым-Жомарта Токаева в Корею, то в знак благодарности казахскому народу в Сеуле был открыт памятник Абаю Кунанбаеву.

Но Хон Бом До не был реабилитирован в Казахстане вплоть до того момента, пока государственная комиссия не подняла вопрос о репатриации его останков в Республику Корея. Урну с прахом героя в феврале 2022 года привезли в Сеул. Такие вещи показывают, насколько важна работа комиссии.

Сейчас разрабатывается законодательная база для полной реабилитации без заявительного подхода к ней. Во-вторых, планируется создание государственного реестра со списком реабилитированных, куда в режиме онлайн может зайти любой желающий. Сегодня ведь каждый может вспомнить о своих безвинно репрессированных, сосланных в Сибирь или заключённых в Карлаг дедах и отцах.

– Что Вас больше всего потряс­ло, пока Вы работали в составе этой государственной комиссии? – спрашиваем у Георгия Кана.

– Реакция некоторых исследователей, которые впервые столкнулись с документальными свидетельствами тех жутких событий, – отвечает он. – После ознакомления с документами в спецархивах КНБ, МВД они признавались, что, вспоминая факты, с которыми им пришлось столкнуться (люди вымирали от голода целыми аулами, ели немыслимые суррогаты, был каннибализм и т. д.), не могли спать ночами и, как сейчас говорят, стали «выгорать».

Нам, старшему поколению историков, пришлось проводить с ними что-то вроде психологических тренингов. Приводили в пример врачей, которые ради спасения вскрывают живого человека, первокурсников мед­института, впервые попавших в анатомичку. Говорили, что это непрофессионально – слишком близко брать к сердцу. И постепенно все встало на свои места – сейчас они продолжают работать.

Я и сам когда-то ­переболел этим, работая в архивах с 1975 года, одним из первых «пошел» по «особым папкам» голода и массовых репрессий. А там такие факты, что волосы дыбом вставали. Казалось, подними лист архивного дела – и с него начнёт капать кровь.