Никакой политической свободы Михаил Сергеевич никому не давал. Правильнее говорить о некоем суррогате свободы
Уход из жизни Горбачева вызвал не очень сильный всплеск эмоций в постсоветском обществе. Кто-то из пожилых либералов, чья молодость пришлась на время его правления, утверждал, что Михаил Сергеевич подарил нам свободу. Кто-то сокрушался о том, что последний генсек развалил СССР. Самые яростные обзывали его предателем. В Казахстане, Грузии, Литве ему припомнили жестокие подавления народных выступлений.
На мой взгляд, никакой политической свободы Горбачев никому не дал. Власть как была в руках партийной номенклатуры, так и оставалась в течение всего периода его руководства. Другое дело, что он открыл клапан «гласности», который прорвало так, что в стране возникла свобода слова. Дал надежду на перемены, которая оказалась в конечном счёте обманутой. Правильнее говорить о некоем суррогате свободы.
Не был единственный президент СССР и предателем, виновником развала советской империи. Политические, социальные и экономические проблемы в стране нарастали и рано или поздно привели бы к социально-политическому взрыву с непредсказуемыми последствиями. Тут дело не в личности генерального секретаря, а в несостоятельности той интерпретации идеи социализма, которая реализовывалась в Союзе.
Что касается событий в Алма-Ате, Тбилиси и Вильнюсе, то Горбачев за них, безусловно, ответственен. Но вместе с ним ответственность делит вся советская система. Она просто не могла поступить по-другому.
Горбачева нет у власти уже 31 год. Его должны были подзабыть, но, странное дело, на прощание с ним пришло много людей, в том числе молодежи. Наверное, главная эмоция, которую подарил Горбачев советским людям, – это ощущение свежести, ворвавшейся в затхлую атмосферу застоя. Нельзя отрицать, что он искренне хотел перемен, хотел изменить к лучшему жизнь граждан – в рамках советского строя. Но за что бы ни брался, кроме «гласности», получалось плохо. Теории режимных трансформаций тогда ещё не существовало. Да, проводились исследования, публиковались статьи на эту тему. Но все это было на Западе и практически неизвестно в СССР.
Другим препятствием для Горбачева было то, что все изменения он хотел осуществить, оставаясь в русле догматов марксистско-ленинского учения. Но именно эти догматы и были врождённым пороком системы, без отказа от которых добиться успеха было нельзя. К слову, Дэн Сяопин отказался – при нём разработали теорию социализма с китайской спецификой. Жизнь толкала Горбачева к тому, чтобы он отрекся от «единственно верного учения». Он отдавал позицию за позицией, но все равно цеплялся. Законы о кооперации, госпредприятии не очень стимулировали экономическую активность, зато ускоряли разрушение советской финансовой системы, которое началось ещё в 1970-е. Съезд народных депутатов был последней отчаянной попыткой показать состоятельность той номенклатуры. А получилось наоборот: вся страна по телевизору увидела интеллектуальную убогость правящего класса. В итоге все усилия спасти СССР оказались тщетными.
У провала Горбачева есть побочный, но важный эффект – развал СССР дал богатый материал для политологов, социологов и экономистов, исследующих режимные трансформации. И удивительно, что в Казахстане ими пренебрегают.